Черпачок из Святколодца

В издательстве «Дятловы горы» вышла очередная (14-я) книга нашего постоянного автора Бориса Жукова. «Черпачок из Святколодца» (о языке родной деревни).
Борис Жуков – заслуженный учитель РФ, член Союза журналистов России, лауреат премии Нижнего Новгорода, горячий патриот своей малой родины. Ей он посвятил сборники стихов: «Памятник деревне», «Корень жизни», «Вдогонку».
С другой стороны, он всегда тяготел к лингво-литературоведческим исследованиям. В разное время в разных изданиях опубликованы его работы о языке Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского, Есенина.
«Черпачок из Святколодца» объединил обе его страсти. Эта книга побуждает к серьезным раздумьям о судьбе русского языка, деревни, народа, России.
Публикуем с некоторыми сокращениями вступительную статью к ней.

«Бессмертие народа – в его языке»
Чингиз Айтматов

Святой колодец – отрада моего детства, родник на полпути от деревни к лесу, ключ, бьющий из-под глиняной горы, потому второе его название – Глинище. Ах, как он манил к себе в знойный день, когда возвращаешься с полным кузовком грибов или ягод! Неказистый внешне: полусгнивший сруб, неудобный подход, мутноватый от болотистого ила ручей, бегущий от него к речке. Но вода в колодце! Чиста, как слёзка, вкусна – сыт не напьёшься, и, видимо, целебна:
зубы ломит, но никто никогда не простужался. И всегда на срубе его какая-то чаплыжка, кандейка – готовый к услугам путника черпачок.
Вот таким же мне кажется язык моей деревни: внешне грубый, жёсткий, неправильный, но по сути хрустально-прозрачный, выразительно-вкусный, восхищающий и врачующий.
Позвольте, дорогие читатели, предложить вам скромный черпачок из этого кладезя.
Неисчислимые беды, обрушившиеся за последнее время на русский язык: вопиющая безграмотность, стилистическая небрежность, лексическая эклектика, сленговая тарабарщина, засилье иностранщины, замусоренность вульгаризмами и матерщиной — дают все основания говорить о вытеснении правильной речи каким-то чудовищным суррогатом.
Бодряческие заявления: «Наш язык, не впервые атакующийся со всех сторон, выдюжит, перемелет все напластования», - мне кажутся неубедительными, потому что никаких серьёзных мер по защите «великого и могучего» не предпринимается.
Но если с этими бедами при желании можно справиться, то есть и беда непоправимая – оскудение языковых недр (народных говоров).
А ведь именно народные говоры лежат в основе общепонятного, образцового, эталонного языка, который принято называть литературным. Он тот же народный, но, так сказать, окультуренный мастерами слова: писателями, артистами, языковедами.
Десятки тысяч деревень за годы «демократических» реформ ушли в небытие. В их числе и Вычурки Гагинского района Нижегородской области, деревня, где я родился и вырос. С каждой порушенной деревней уходит свой, особенный, говор, особенный мир общения, воззрений, чувствований.
Безвозвратно теряется масса удивительно точных для обозначения предметов, фактов, явлений слов: утиральник, подмаз, тяпка, мешалка; слов-образов: глаголь (самоварная труба), вздрючить, пришипиться; слов-характеристик (с их экспрессией, их эмоциональным зарядом): выворотень, шигонажка, охлёсток... Навсегда могут быть забытыми мудрейшие афоризмы: хитёр: сядет на семь – девять выведет; ну, мчимся десятый час девяту версту – только вёшечки летят; загадки: пышная, румяная, но всё равно костлявая (вишня), на суше – не взглянешь, в воде – не насмотришься (поплавок); присловья: ешь собака, да незнама; ёдова короб – и в лес, всё дома хлеб не ест.
А народное умение нарисовать словесную картину! Буран — тору не знать; невестёшка-то бы ничего, да больно морды много.
Так могли говорить мои земляки-вычуряне. В Ляпне, что всего-то в 3 км, иной склад речи, иной выговор. У нас ытойди, ыгурец, у них - утойди, угурец; у нас не чпыряйся, у них не суляйся (и то, и другое означает не толкайся); у нас поташ жечь, у них купальницу палить, т. е. разводить костёр.
Хвастаться вычурским говором не приходится: произношение грубейшее.
Кроме жёсткого О в неударных слогах (это про нас: Чай, кОрОва-тО пила, а брюхО-тО хОлОднО), ещё и иканье, и даже ёканье. Дед Сирьга (вместо Серьга), присняк (вместо пресняк), билинка (вместо беленка).
Мы умудрялись выговаривать Ё (вместо Е), как безударное: бёгу, сёдой, нибёса. Особенно грубо звучало чёво, тогда как в соседних акающих сёлах говорилось чаво (в Ушакове), чиво (в Звереве). Как для большинства диалектов, для вычурской речи характерны были краткие окончания прилагательных и местоимений: така разумна; всяка: жилезна и диривянна;
стяжения в отчествах и глагольных окончаниях: Иван Николав, слышь, хворат шибко; народная этимология:
мазелин (вместо вазелин); соотнесение заимствованных слов с русскими по звучанию: у них, знашь, каке протяжи-та (французское протеже превратилось в протяжи)...
Если наши учителя говорили примерно так же, можно представить, каково было выучиться грамотному письму. А уж орфоэпией пришлось заниматься всю жизнь.
Но это не главное. Яркость, выразительность «вычурского» языка позволила мне дать ответы на некоторые лингвистические вопросы или, по крайней мере, предложить свои версии объяснения «непоняток»: облый (прожорливый, ненасытный), снеток (сливки), зги (стьги) не видно, (стёжки-дорожки под ногами), бОтать по-фене, (ботАть по-офеньи)…
Однажды я услышал по областному радио рассказ некоего автора о новой книге о Валерии Чкалове. Ведущая спросила, не задумывался ли он о происхождении этой фамилии, и тот высказал предположение, что в основе фамилии Чкалов – слово чка (по Далю, льдина). У поэта Александра Фигарева есть стихи, в которых говорится, что эта фамилия от слова чкать (бить). Но в том и другом случае фамилия была бы Чков или Чкин (даже не Чкаев и не Чкатов), потому что русские фамилии образуются от основы слова (здесь от корня чк) и суффикса -ов, -ев, -ын, -ин. И я вспомнил, что в нашей деревне были в ходу слова чкалять (толкать), очкалить (осалить), зачкалить (зашвырнуть). Возможно, мастер толкнуть с силой, попасть в цель, ловко забросить что-то, назывался (допустим, имел прозвище) Чкал, т. е. сильный, меткий, ловкий. Вот от этого-то Чкал скорее всего и произошла фамилия Чкалов. А Валерий Павлович с лихвою оправдывал её.
Я составил словарь «вычурского» языка, тех особенных слов, которые употреблялись только в нашей деревне и не вошли в общеизвестные словари, в том числе и в словарь Даля, и слов знакомых, но с совершенно иным значением. К первым относятся:
дибеть, хизнутъ, стяблый, ятный, чирукон, разинька; ко вторым – брусок (пескарь), погода (снегопад), колено (звено жестяной трубы, соединяющей голландку с печью), царить (миловаться). Наверное, какие-то слова отнесены к «вычурским» весьма условно, они употребительны и в других говорах (краля, дрюпнуться, чай, инда), но уж очень кажутся «нашенскими ».
К словарю я добавил собрание неизвестных или малоизвестных пословиц, поговорок, присловий, загадок, а в качестве приложения – мои наблюдения над синонимическим богатством, метафоричностью народного языка и кое-что из истории отдельных слов.
Всё это – чтоб лишний раз подчеркнуть, как наблюдателен, как мудр, как поэтичен русский мужик. Горько слышать, как Радио России «дурачит» деревню издёвкой: Корову продали – мобилу купили, а Ваське-братану – костюм спортивный: жениться собрался.
Чтоб дошло до властей предержащих, как преступно рушить деревню, от коей и вся Русь-то пошла. Деревня не хлебом единым нас кормила, но была и истоком высокой нравственности и духовности. Об этом свидетельствуют и народный язык, и малые формы устного народного творчества.
Нельзя допустить, чтобы кладезь первородной речевой свежести, изобразительности и выразительности забивался хламом жаргонов, мишурой варваризмов, мерзостью нецензурщины и уж тем более иссякал, исчезал безвозвратно.
Было бы здорово, если б мой скромный почин нашёл отклик у энтузиастов других регионов. А Институт русского языка РАН продолжил бы выпуск «Словарей народного говора» (у меня есть такой по д. Деулино Рязанской области).
Жалею об одном: ничего не записывал, когда мои Вычурки были живы (их нет уже 23 года), и представляю лишь то немногое, что сохранила моя память. А если память что и сохранила, то благодаря долголетнему общению с моей бабушкой, прожившей 98 лет (умерла 44 года назад) и мамой, ушедшей из жизни в 87-летнем возрасте в 1995 году. Их светлой памяти я и посвящаю свою работу.